Лемиш Николай Фёдорович родился в 1947 году в станице Каневской в казачьей семье. Родители и предки всегда растили хлеб. С раннего детства многое узнал о жизни казаков, об истории станицы. За это обязан своей бабушке. Всю жизнь везёт на хороших людей. Они помогали выучиться, приобрести несколько профес-сий, состояться в жизни. Многое получил от мамы – человека незаурядного.

Ранняя любовь к книгам переросла в увлечение историей, литературным творчеством. Параллельно увлекался техникой, моделированием, радиоконструированием. Сколько себя помню, увлечения меняли друг друга, но неизбежно это приводило к совершенствованию увлечений до уровня близкого к профессиональному.

Знание дат и событий это ещё не знание истории, ведь её делали люди, оставившие свой след в, той самой, истории. Всегда стремился совместить романтику журналиста с педантизмом историка, эмоциональностью преподава-теля. Считаю своим долгом делиться своими знаниями с молодыми людьми. Ведь им жить и создавать свою исто-рию. Преподаю скучные технические дисциплины, популяризирую всякие «Инструкции».Но когда лекции прерываются экскурсами в историю, аудитория забывает всё… Вот тогда осознаёшь, что живёшь не зря. Считаю, что знание истории семьи, малой и большой Родины избавит людей от многих пороков. А если ещё кто-то любит и литературу, то такой человек, мужчина, вырастит обязательно хорошего сына, а дерево, посаженное им, будет также цвести и в сотую свою весну…Живу в том же дворе, где и родился. Много лет работаю в Каневском «Райгазе» инженером. У меня нет сына, но есть внуки, и хочу, чтобы и мой внук, когда вырастет, посадил бы дерево и вырастил сына…

Местная хирургия, или почти по Чехову.

В этот день утренний наряд в полеводческой бригаде колхоза «Красный колос» проходил вяло. Может, тому причиной была особая озабоченность бригадира, видного мужчины лет пятидесяти, часто поглядывавшего в сторону самого надёжного и передового тракториста Пантелея Дудки. Дело в том, что стоял тот отсторонь от всех, непрерывно морщился, закрывая щеку заскорузлой ладонью, и при этом нестерпимо страдал от снедавшей зубной боли. За три дня Пантелей Григорьевич навёл неистребимую тоску на всю бригаду, а теперь, видно, уже не выдержал и крепкий нервами бригадир. Да и было отчего: потому как сорокалетний, крепкий, как дуб, казак, не только смотрел на мир тоскливыми глазами, непрерывно морщась, но ещё и издавал в отчаянии утробные стоны. Правая его щека порядком вздулась, и возникшую асимметрию ко всему дополнял рушник, коим была перевязана голова. Уже побывав поутру на кухне, страдалец хватил в рот крепкого рассолу для умиротворения зубной боли. И теперь только молча кивал на реплики Ивана Гавриловича - бригадира. А предстояла Дудке серьёзная работа по распашке тернов тяжёлыми плугами, и беспокойство Ивана Гавриловича было достаточно обосновано. Более того, юный прицепщик Пантелея - веснушчатый Павло - ещё вчера был вконец замордован раздражённым своим командиром, и на наряде только прятался за чужие спины. Короче, пахотный экипаж был полностью не готов к решению сложной задачи.

Наряд закончился. Иван Гаврилович, глянув на удаляющегося на негнущихся дрожащих ногах Пантелея, ко всему равнодушного, в отчаянии произнёс на­сквозь пронизанную тревогой тираду: «Ну, шо болизь с чоловиком зробыла! Ныма з його работы! Шо робыть, вже ны знаю!». Дело в том, что двумя днями раньше бригадир уже посылал Пантелея Григорьевича в сопровождении разбитного прицепщика Лешки, в станицу, в амбулаторию. Потом вся бригада, каталась со смеху от рассказа Лешки: «Сопроводыв я Грыгоровыча до дохтура, на бидарки доставыв. Дохтур дуже культурный, сурьёзный. И, нысмотря, шо Грыгоровыч увэсь у мазути, усадыв того у кресло, честь по чести. И тилькы взявся дохтур за якыйсь свий блыскучий струмэнт, ще й ны тронув больного зубу, як Грыгоровыч прянув, потяг за собою отэ крэсло, струмэнт розлытився, и вин, ны попав у двэри, выскочив у викно. Я потом лэдьбы догнав их биля пэрэизду, та хорошо, паровоз тягнув вагоны и йих задэржав. Так воны, Грыгоровыч, абы ны я, щеб ны одын киломэтир зо страху пробиглы. Насылу посадыв их у бидарку». Иван Гаврилович, вспомнив об этом случае, усмехнулся и, потерев затылок, остановился в раздумье.

Вскоре в бригадирский «кабинет» были приглашены Дмитрий Харитонович - кузнец, степенный мужчина, с извечной трубкой в зубах, и некто Карловна. Не отягощенная излишней грамотностью, языкастая, смекалистая от приро­ды, она всё умела и всё обо всех знала. В миру непревзойдённая сваха. Вопреки бытовавшим традициям, совещание было коротким. Первым, поправляя на себе фартук и пуская клубы дыма от доброй порции самосада, вышел, посмеиваясь в бороду, кузнец, следом, улыбаясь во весь рот, неунывающая Карловна. А бригадир, оживившись, пошёл почему-то закрывать среди бела дня окна на прогонычи. Более того, дверь бросил незамкнутой. Вскоре его бидарка, выкатившись за пределы полевого стана, стала быстро удаляться, пока не исчезла из виду. Пантелей же, забытый всеми, страдал в одиночестве. И только верный Павло, с утра чумазый, про­являл, несмотря ни на что, заботу о наставнике. Он принёс от кухарки шма­ток старого сала на смену рассолу, уже не оказывающему нужного эффекта. Зубная боль вновь согнула Пантелея Григорьевича. Авторитетный советчик, конюх Куприян Авдеевич, засобирался подойти к больному, а потом переду­мал, вспомнив об оказанном вчера Пантелеем приёме. Дело в том, что дед предложил, по доброте душевной, приложить к больному зубу хорошего берёзового дёгтю. Протянувши склянку с лекарством, он вместо благодарности прослушал эмоциональную тираду из непечатного фольклора в духе тюркских наречий. И от таких воспоминаний Авдеевичу захотелось тут же спрятаться.

Карповна тем временем очутилась подле Пантелея Григорьевича. Придав плутоватой физиономии благонравный облик, она дополнила его выразитель­ным участием и заботой о здоровье истинного труженика. Мол, за бременем забот ему, сердешному, и болеть-то некогда. При этом она упомянула всуе бездушных «дохтуров», не оказавших достойного внимания порядочному че­ловеку. Дескать, они мало соображают в таком деликатном деле, как боль от глазного зуба, и, окромя как по-живому рвать, другого не знают. А зуб он требует особого подхода. Куда уж им! Перейдя постепенно к достижениям нетленной народной медицины, она сделала безапелляционное заключение, что тут нужна хорошая бабка-шептуха, а лучше - дед. Мол, мужики в народной медицине редки, но тем и ценнее. Видно, льстиво-слащавая речь искусительницы благодатно разлилась по душе страдальца благостным елеем. И тот, бросивши копаться в тракторе, отёр паклей руки. Не прекращая монолога, хитромудрая Карповна перешла к тому, что бригадный кузнец и есть тот нужный, редкого таланта исцелитель. Он способен излечить и не такую болезнь. А зуб - пара пустяков.

И обнажив не первой свежести крупные жёлтые зубы, Карповна указала на один из них: «Ось, дывысь тилькы, Грыгоровыч, абы ны Мытро Харытонович, я, може б, уже от цього зубу и вмэрла б. А мучилась я з ным, Боже ж мий правыдный! А Харытоновыч, дай им боже здоровья, можно сказать, с того свиту мэнэ вырнулы. У його и маты, Горпына Мыкытовна, царство ий нэбэенэ, шиптала гарно. Зараз уже ныма таких бабок...»

Вскоре поддавшийся уговорам Пантелей в сопровождении сладкоголосой Карловны, подходил к кузнице. Всё уже было подготовлено к приходу почетного гостя. Двери были широко открыты, пол не только заметён, но и побрызган водой. Двое помощников кузнеца почтительно проводили пришедших к медицинскому светилу. Подле наковальни уже стоял хоть и колченогий, но прочный табурет. А по такому случаю Харитонович даже омыл заскорузлые ладони в бочке с ржавою водою. Жестом пригласил больного садиться. Карповна, исполнив свою, особой дипломатии миссию, в момент исчезла. Молотобоец Семён, оживив пламя в горне и перевернув нагревавшуюся железку, стрельнул глазом в сторону сидевшего и тоже ушёл. Ничто не мешало проведению сеанса лечения. Харитонович велел развязать щеку. Повернув к слабому свету объект исцеления, стал осматривать зубы с той тщательностью, с коей обычно опытный ветеринар «на смотру» осматривает строевых коней. Отложив в сторону курившуюся трубку, он произнёс несколько значительных, но понятных лишь такому опытному врачевателю фраз, при этом сделав несколько кругов вокруг больного. Священнодейство стало напоминать ритуальный танец якутского шамана вокруг любимого всем стойбищем охотника, внезапно заболевшего, и излечение которого принесёт всеобщую радость. Страдалец меж тем промычал: «Мытро Харытоновычу, вы мини зуб ны трогайты, шипчить - и всэ». На что врачующий произнёс: «Сыды смырно, усэ будэ, як трэба». И чтобы чудодейственное исцеление происходило в нужном ключе, велел закрыть глаза и глубоко дышать. Тишину нарушал только неразборчивый шёпот лекаря.

Пантелей Григорьевич успокоился, ему показалось, что даже зубная боль притихла. Заклинатель же продолжал священнодействовать, усыпляя настороженность исцеляемого. Остаётся загадкой, как удалось кузнецу накинуть на больной зуб крепкую суровую нитку, заранее привязанную к наковальне лукавым Сенькой. Оставив на один миг погружённого в себя Пантелея, исцелитель неслышно метнулся к кузнечному горну и с возгласом: «Открой глаза!» - поднёс раскалённый докрасна кусок железа прямо к носу больного. Резко запахло горелым железом. Пантелей отпрянул, не помня себя от страха - и на нитке остался вырванный зуб. На крик прибежали кузнечных дел подмастерья и кинулись к несчастному. Ослеплённый болью, потерявший способность соображать, Пантелей Григорьевич метался по кузнице, не находя дверей. Хлопцы вроде как пытались ему помочь, расставляя на его пути скамейки и вёдра с углём. А потом ещё и дверь закрыли, погрузив помещение в темноту. Когда способность соображать вернулась, Пантелей с криком: «Дэ вин змий?» - вырвался на свободу. Да только и след кузнеца простыл. И когда, прибежав к конторе, он увидел запертую дверь и закрытые на прогонычи окна, он всё понял. Его провели. Буйство стало напоминать извержение Везувия, динамики даже побольше. Всех, находившихся поблизости, как ветром сдуло. Он колотил в дверь, окна, беснуясь в танце святого Витта. Наконец силы его покинули, притихла зубная боль, и он в изнеможении опустился на лавку. Непослушными пальцами стал машинально сворачивать цигарку. Откуда ни возьмись - Карповна. Как ни в чём ни бывало произнесла ласковым голоском: «Грыгоровыч, шо вы тут сыдытэ, прямо як сыротка, ходим зо мною. Ось вам платочок, вытриться». И повела его в комнатушку при конюшне, где обычно отдыхали дежурившие по ночам конюхи. Как заговорённый тракторист прилёг на топчан и - вскоре уже спал, измученный за предыдущие дни.

Сколько спал - он не помнил, но когда проснулся, то рядом уже сидел Куприян Авдеевич, попыхивая самокруткой. Как только Пантелей пришёл в себя, тот пояснил, что бригадир Иван Гаврилович уже спрашивал. И уже послал Павла в станицу за чекушкой водки. Мол, нужно продезинфицировать рану от зуба, да налить рюмочку Дмитрию Харитоновичу за работу. Может, он и откажется, но человека нужно отблагодарить за душевность. Сам Гаврилович поехал на шестое поле и наказывал: как Григорьевич передохнёт, пусть продолжает ремонтировать трактор. Мол, болезнь болезнью, а работа работой.